Пройдя кризис трех лет, ребенок переходит с этапа дрессуры на этап воспитания. Первое, что в нем воспитывают — это необходимость постоянно как-то себя вести. Это самая общая способность и необходимость, которая, собственно, и делает нас людьми. В тех пределах, которые нормированы в данной культуре, мы все время, постоянно, — настолько, насколько мы более или менее в сознании, — должны себя вести и как-то себя ведем.
Это основано на генерализованной интердикции — то есть запрете вести себя инстинктивно. Зверушка (см. Трехуровневое строение человека, Исследование Зверушки-в-человеке), вела бы себя инстинктивно, то есть в соответствии с этологическим наследственным набором, но воспитанному человеку вести себя так категорически запрещено. Точнее сказать, в этот момент поведение раздваивается: то, что нормировано в данной культуре, то есть то, что считается необходимым в человеческом поведении, — отслеживается и контролируется, а остальное, — типа снов, микро-повадок, — не отслеживается и остается вне нормированного поведения.
Запрет вести себя инстинктивно освобождает, высвобождает нас из животного царства, где поведение жестко детерминировано инстинктами. Мы оказываемся свободны от инстинктивного поведения. Будучи присажены, как черенок на подвой, на свою Зверушку, мы одновременно ею не «ведемся», мы сами «ведем» свою Зверушку.
Эта свобода ставит нас перед вопросом, как человек соотносится со своей Зверушкой.
Крайний случай состоит в намерении вообще освободиться от Зверушки, то есть, так сказать, развоплотиться. Есть эзотерические школы, которые ставят такую задачу. По всей видимости, такая тенденция есть в буддизме, а также в некоторых течениях индуизма. Ставится задача уйти в невоплощенное состояние, и дальше, как это было, допустим, у Циолковского, превратиться в свет. Но тем, кто не ставит перед собой такой задачи, необходимо как-то жить со своей Зверушкой.
Из психоанализа известно, что поведенческая динамика Зверушки доносится до нашего сознания, то есть до нашего Эго, посредством инстанции Ид. В Ид жизнь Зверушки представлена как, во-первых, влечения, с плюсом и минусом: влечения/отвращения, привлечения/отталкивания, желания/нежелания, — а, во-вторых, чувства удовольствия/неудовольствия. Впрочем, психоанализ не очень четко отличает влечения от стремления к удовольствию и избегания страданий, хотя удовлетворение влечения не обязательно ведет к удовольствию, неудовлетворение влечения не обязательно ведет к страданию, это разные переживания.
Нашей Личности переживания эти вменены, и до некоторой степени они могут быть мотивами нашего поведения. Впрочем, мы можем удерживаться от того, чтобы вестись своими влечениями, а также удовольствиями и страданиями, — и в этом проявляется наша воля.
Здесь есть два принципиально разных пути, ведущих к разным результатам. Один, который интенсивно исследовался психоанализом, — это силовое намеренное удержание, воздержание, — как у ежика из известного анекдота. Оно возможно до некоторой степени, — разной у разных людей и в разных культурах.
Тут можно вспомнить историю о спартанском лисенке («Помнишь лисенка, сердце спартанца»). К мальчику-спартанцу, который был гонцом и предстал перед каким-то великим полководцем, в одежду забрался лисенок и стал в него вгрызться. Мальчик перед лицом великого полководца держал лицо и стоял навытяжку, докладывал, что положено, и укусы лисенка терпел до тех пор, пока тот не добрался до его сердца, — и тогда мальчик умер и упал. Это, конечно, несколько утрированный образ, но довольно явно показывающий путь волевого обхождения с собственной Зверушкой, то есть насилование ее до такой степени, когда она как организм гибнет.
Есть другие пути, пути модификации — такого обхождения со своей инстинктивной сферой, когда она перестает быть мотивирующей и становится информативной.
Это, например, известные во всякой хорошей психотехнике пути обхождения с болью. Боль является сигналом, которым Зверушка сообщает человеку о том, что в организме что-то не так. При этом довольно часто боль оказывается устроена по принципу эволюционных тупиков, то есть является уже не полезно информативной, а причиняющей бесполезные страдания. И есть много психотехник отделения себя от боли, причем, по-хорошему, — такого отделения, когда информационная ценность боли сохраняется, то есть до человека доносится, что в организме что-то не так, а собственно страдания — элиминируются.
Есть, наконец, возможности косвенного управления Зверушкой с опорой на научные знания. К этому относятся различные биохимические средства, а также техники работы с так называемым «бессознательным»: от гипноза до современных методов типа BSFF («Be set free fast»).
В некоторых психотехниках оппозиция удовольствия/страдания, а также влечения/отвращения снимается до такой степени, что человек как бы не чувствует ни влечений, ни страданий. Известны соответствующие буддистские, индуистские, суфийские психотехники. Но там необходима большая жертва: за избавление от страданий практик платит лишением себя удовольствий. Это довольно необычное состояние, обычные люди туда не ходят, а ходят психотехники с определенными намерениями, а именно — намерениями быть свободными от собственной Зверушки.
С другой стороны, в христианстве с его идеалом Милосердия (Grace) высокодуховные представления оказываются непосредственно связанными с телесными, поскольку здесь один из основных формообразующих мифов — это телесные страдания Господа нашего Иисуса Христа.
Воля нарабатывается и используется как способность удерживаться (удерживать себя) от непосредственного выполнения сигналов, которые через Ид подает Зверушка. Испытывая такие переживания как голод и аппетит, обычные люди в обычных культурах обычно считают, что это сигнал к тому, чтобы поесть, и при малейшей возможности влечению этому следуют. Однако, в общем, можно задаться вопросом: «А почему, собственно, так? А зачем?». Поскольку мы знаем, что обычный голод и аппетит, в общем, не сигнализирует о том, что организм реально в опасности, можно, воспитывая волю, приучить себя не реагировать на эти сигналы немедленным стремлением идти есть, нарабатывая свободу от влечений, которые иначе нами бы управляли.
С другой стороны, есть необходимость прислушиваться к своей Зверушке, интересоваться тем, что с ней происходит. Тут, впрочем, очень полезно христианское различение «тела» и «плоти». «Плотью» называют то, что воспитывается в потакании влечениям и стремлению к удовольствиям, а тело — это носитель, на который мы присажены и который нужно поддерживать в подобающем состоянии.
Конечно, здесь всегда есть вопрос: в подобающем для чего? Достигая на каком-то уровне, в каком-то аспекте, в каком-то отношении свободы, мы всегда неизбежно сталкиваемся с вопросом: для чего эта свобода? Поначалу мы как бы выдираемся из несвободы, из того, что нас порабощает, закрепощает, «обуживает» (в смысле обузы), делает нам больно. Но когда мы достигаем некоторого уровня, где появляются достаточно большие возможности, когда мы уже более или менее освободились от грубых несвобод и переходим к более тонкой работе, мы сталкиваемся с вопросом: для чего? каковы наши идеалы и наши цели? В частности, чего мы хотим от тела, вообще от нашей Зверушки?
Часто на этот вопрос следует инструментальный ответ: мы, допустим, используем тело как средство выражения, как средство коммуникации и т. д. Но это не касается идеалов, ценностей и целей самого тела. Затем, с другой стороны, часто дается столь же инструментальный ответ, что мы хотим, чтобы тело давало нам возможности для какой-то эмоциональной, интеллектуальной, социальной жизни и т. д. Но это тоже инструментальное отношение к телу, а вопрос о том, для чего и какова телесная свобода, — остается.
Свобода «от» — это грубое и первое освобождение. Если мы находимся не на эскапистских позициях, а на позициях работников негэнтропии (см. Другая точка опоры), мы должны следовать идеалу гармоничного развития человеческих сущностных сил, и в этом комплексе тело имеет какое-то свое место, — то, которое назначает ему та или иная культура. По-видимому, в Древней Греции идеалы такого типа были сильно развиты, а в Риме они были уже в значительной степени переосмыслены в пользу инструментального отношения к телу.
Итак, с одной стороны, будучи людьми, мы свободны от непосредственного автоматического функционирования Зверушки как инстинктивного существа. С другой стороны, не собираясь развоплощаться, то есть отделять себя от своей Зверушки, мы поэтому должны с ней иметь дело и с ней работать. Вопрос свободы и воли здесь — это вопрос: кто хозяин? Соответственно, вопрос технической работы над волей — это вопрос, во-первых, наблюдения за тем, когда Зверушка оказывается хозяйкой, и затем, соответственно, волевой отстройки, — настолько, насколько нас хватает и насколько мы считаем нужным.