Работа с обидой требует тонкого и специфического разделения себя. С одной стороны, обиду как феномен нужно полностью допустить, иметь перед собой. Т.е., до тех пор, пока человек гордо утверждает, что-де он не обижается, пока он со своими обидами борется, не допускает их, вытесняет и т.д., — работать с ними невозможно, потому что они для него не представлены, не с чем работать.
Это очень тонкая вещь: с одной стороны, нельзя дать обиде взять над собой верх и позволить ей жить в своей психике, то есть нельзя «питать» обиду собой, нельзя, грубо говоря, становиться обиженным. Но, с другой стороны, нужно обиду, с которой человек хочет работать, полностью и целиком выявить, и для начала признать, что на своем месте, там, где эта обида находится, — она по-своему права. Обиженная субличность действительно имеет какие-то свои «резоны», иначе нечем было бы эту обиду «питать».
Иными словами, для проработки обиды к ней нужно отнестись с большей серьезностью, чем она сама к себе относится (ср. Работа с отрицательными эмоциями). Она «проскакивает» в полу-сознание и вертится в уме, как заезженная пластинка, именно потому, что мы относимся к ней недостаточно серьезно. Технически можно, как мы всегда делаем в коммуникативном анализе (см. Разделение субличностей), эту обиду экстериоризировать — посадить на пустой стул и выслушать, потому что до тех пор, пока ее не выслушали как следует, она имеет возможность, — как поверхностный, но очень важный фон, — ныть: «Вот, никто меня не слушает, а я вообще-то права, на самом деле я...».
Дальше, конечно, выяснится, что эта обида может жить ровно настолько, насколько там есть хоть какое-нибудь, пусть малейшее «передергивание», т.е. на самом деле эта обида чуть-чуть подвирает. Но это может выявиться только после того, как мы ее выслушали.
С другой стороны, это, конечно, совершенно не повод для того, чтобы в моменты не работы, а просто жизни, питать обиду и говорить: «Вот, я ее питаю, чтобы не загонять внутрь, потому что загонять внутрь отрицательные эмоции вредно, лучше их...» и т.д. И то, и другое — ошибка. И загонять обиду внутрь (вытеснять, подавлять) — ошибка, и выражать обиду, жить ею, питать ее — это тоже ошибка.
Обиду нужно брать в работу.
Обида связывает, являясь формой поддержания некоторого «мы». Она убирает претензию на определенное «мы» из сознания, но де-факто сохраняет ее. Решив пожертвовать обидой, мы рискуем потерять либо определенную грань в совместности с тем, на кого обижены, либо вообще потерять эту совместность.
По Перлзу, обида является одним из аспектов того, что он называет невротическим механизмом слияния (ср. Слияние как имитация совместности), на месте которого при проработке должен возникнуть контакт, и в этом контакте предполагавшаяся совместность оказывается под вопросом. Так что часто обида оказывается формой (бессознательного, или полу-сознательного) поддержания совместности там, где ее нет. Для проработки обиды этой иллюзией приходится пожертвовать. Причем, как часто бывает в таких случаях, в жертву приносится то, чего нет.
По своей логической структуре обида предполагает, что кто-то должен был сделать что-то или быть чем-то, чем не был, — «а мог бы, если бы захотел!». Другими словами, обида предполагает за «обидчиком» произвольность, использованную во зло по отношению к обиженному, — зло-деяние. Здесь возможны разные случаи, большой спектр — от того, что кто-то кому-то действительно что-то сделал, до того, чего кто-то кому-то не сделал.
Чаще обижаются на то, кто кому кем был или не был. Как правило, настоящая, густая, тяжелая обида предполагает, что обидчик мог бы и должен был бы больше любить обиженного, больше быть с ним связанным и т.п. Даже если идет речь об обиде на недостаток заботы, чаще обижаются не на отсутствие непосредственной заботы, а на то, что некто, не принеся тапочки к постели, показал этим, что не хочет быть тем заботливым пуделем, какого обиженному хотелось иметь. Короче говоря, наиболее острый и интенсивный случай — это вопрос о том, кто кому кто в межличностных отношениях и кто какое место занимает в жизни.
Человек находится в некоторой среде — материальной, социальной, психологической — и в этой среде есть другие люди, которых он держит на определенных местах в своем сценарии: папа, мама, жена, сестра, любовница, сослуживец. В его сценарии прописано не только то, кто что должен делать, — это во-вторых, это следствие; в его сценарии прописано, кто кем ему должен быть: жена должна быть заботливой, любовница должна быть любящей, сослуживцы должны уважать и т.д. (ср. Слияние и сценарии). Даром что все эти вещи на самом-то деле являются более или менее спонтанными: нельзя любить по заказу, нельзя уважать по заказу — как есть, так и есть.
Но человек оказывается зависимым от того, какие чувства и отношения имеют место у других в его поле. И не только потому, что ему нужна, допустим, любовь. Это тоже имеет место, но человек еще оказывается зависимым потому, что в его сценарии людям назначены определенные места и роли, которым соответствуют определенные чувства и отношения, то есть определенные аттитюды и филинги. А если эти люди не имеют таких чувств и не подтверждают этих отношений, — сценарий ломается, а это очень болезненно. Допустим, сослуживцы человека не уважают, — он, правда, и сам их не уважает, и вообще они все горькие пьяницы и людишки второго сорта (и он сам тоже), — но по сценарию сослуживцы должны его уважать, тогда у него все о’кей. Если они его не уважают, у него все идет наперекосяк.
Поэтому люди вынуждены обеспечивать друг другу эти чувства. Большинство систем держится на договоренности подыгрывать сценариям друг друга — так называемые счастливые семьи, хорошие коллективы. Эта договоренность составляет второй, рефлексивный слой общепринятой реальности. Первый слой — это просто принадлежность к определенной культуре. Все мы знаем, что Земля круглая, это среди нас принято, хотя мало кто сумеет вспомнить, как это доказывается. А второй уровень общепринятой реальности — это то, что мы друг другу «поддерживаем лицо», помогаем его «не уронить». А в интимно-психологических ситуациях (с которыми, как правило, связаны обиды) мы как бы доверяем свое «лицо» в большей степени, и когда это доверие нам не оправдывают, — мы обижаемся.
Здесь возможны два принципиально разных случая. Один — когда имела место договоренность или реальная экзистенциальная обязанность, как в случае родителей по отношению к детям, и эта договоренность или обязанность были нарушены. Тогда обида в некотором смысле справедлива.
А второй случай — когда «назначение» того, что ожидалось обиженным, было произвольным. Одно дело — обманутая невеста, другое дело — обида девушки, которую не пригласили танцевать, хотя, по здравом размышлении, никто и не должен был этого делать. Она может быть раздосадованной — но это уже другое дело. Часто имеют место обиды, вызванные фрустрацией ожиданий «по умолчанию»: она думала, что муж должен то-то и то-то, но он думал совсем иначе, он в свою очередь считал, что жена должна то-то и то-то, но она считала совсем иначе…
Тем не менее, психотехническая работа в обоих случаях очень похожа. Различается первый этап, на котором важно выявить свою обиду и сказать ей: «Да, ты вправе обидеться, твои родители, которые обходились с тобой так-то и так-то, вообще говоря, не правы». Т.е., дать себе возможность сказать в полный голос: «Это не есть хорошо».
Но на следующем шаге мы смотрим на этих людей и понимаем, что они не могли (а иногда и не хотели) быть тем, чего дети от них ждали. А дальше мы рассматриваем ситуацию с точки зрения реального наличия или отсутствия произвольности у адресатов нашей обиды, и сходства и различия наших и их представлений о «должном» и «желательном». И выясняем, в одном случае, что они «не шмогли» (как в известном анекдоте), в другом случае — что они и не хотели, в третьем случае — что им и в голову не приходило, что мы от них этого ждали. Но во всех случаях мы выясняем, что той совместности и тех обязательств, на которые мы рассчитывали, на самом деле не было, и нужно из того места, где мы теперь оказались, начинать обходиться с этим как-то по-новому.
Обида, как и чувство вины, создает некую специфическую виртуальную реальность, — в точном смысле слова виртуальную, напоминающую ту, которую воображают себе люди, которые борются с монстрами в какой-то компьютерной игре. Та субличность, которая обижается, эту виртуальную реальность поддерживает, — опять же в точном компьютерном смысле слова: эта аппаратура поддерживает эту виртуальную реальность, поскольку эта виртуальная реальность не является реальной действительностью.
Однако поддерживаемые нами виртуальные реальности проецируются в реальную действительность, так что с ними приходится иметь дело. Если некто на меня обижен, я могу понимать, что его обида ко мне реальному отношения не имеет, что это — его виртуальная реальность, но он эту виртуальную реальность спроецировал в нашу с ним реальную действительность, он ведет себя уже в реальной действительности по отношению ко мне так, как требует его обида. И мне приходится с этим иметь дело, хотя в реальной действительности того, на что он обижен, нет.
Психотехник, очистивший себя от чувств обиды и вины, в определенном смысле оказывается в несколько иной действительности, чем большинство его прежних так называемых близких. Это напоминает замечательную суфийскую историю о человеке, которому сказали, что скоро будут отравлены все воды, и все сойдут с ума. Он сделал себе запас чистой воды на несколько лет. Так оно и случилось: воды были отравлены, все сошли с ума, а он оставался в здравом уме день, два, три, неделю... На восьмой день он пошел к общему колодцу и напился общей воды, потому что быть единственным человеком в здравом уме среди всего этого бедлама было совершенно невыносимо.
Наше спасение в том, что мы не одиноки — у нас есть группа. Люди, которые не обижаются и не чувствуют себя виноватыми, становятся настолько непохожими на своих прежних близких, что возникает специальная проблема: как теперь с ними обходиться? (ср. Сталкинг как способ жить с людьми). Обходиться можно с должным юмором. Есть культуры, где эта проблема всегда решалась на социокультурном уровне. Это, например, грузинская и еврейская культуры, где вырабатывалось особое чувство юмора, позволяющее человеку, сознающему себя, иметь дело со своими ближними не выпендриваясь, не обижая их и не подставляясь.