Пространство Работы и постулаты сталкинга (привет Теуну Марезу)
(Это — довольно сложный текст, к тому же отсылающий к материалу, который читателю может быть неизвестным. Все необходимое для понимания в тексте есть, но он требует многократного вдумчивого прочтения — если покажется нужным).
Теун Марез в своих «четырех постулатах сталкинга» («Учение Толтеков», том 3) описывает возможности выбора в каждом из четырех направлений, составляющих пространство Работы (см. Пространство Работы). Это последовательное описание того, как делается выбор в пользу шанса, Работы, а не давления и мучения — то есть в пользу жизни, а не смерти. Опираясь на это описание и, вместе с тем, критикуя его, мы можем сформулировать собственные «постулаты Работы».
Последовательность постулатов соответствует круговому движению против часовой стрелки по нашему кресту: (1) восток (ситуация) — удивление или проблема, (2) север (образ действия, или образ жизни) — возможность решения, (3) запад (образ себя) — «я сам» как часть задачи, и (4) юг (картина мира) — мир как загадка.
1. Первый постулат у Теуна Мареза звучит так: следует понимать, что весь мир и то, что он в себя включает, представляет собой бесконечную загадку.
«Весь мир» — это слишком абстрактно. Нельзя тематизировать (то есть делать темой, подвергать сомнению) «все» сразу. Это могло бы вести только к безумию. Это неточность Теуна Мареза, который все четыре угла уже прошел и заново рассуждает о первом, зная, что было у него в четвертом. А если мы двигаемся последовательно, то загадка должна быть загадана, и загадка делит мир на условия загадки, которые известны, и то, что загадано, то есть неизвестно.
Загадку нельзя выдумать, это вещь спонтанная. Загадка к нам приходит из мира, ее создает ситуация. Шанс, «кубический сантиметр» которого нужно поймать, приходит из мира. Иными словами, проблемная ситуация (восточное направление) появляется из мира (южное направление) движением против часовой стрелки. Для обычного человека из обыденного мира приходит тривиальная ситуация, для работающего человека из таинственного мира приходит загадка или проблема.
Загадка приходит к нам в двух видах: во-первых, в виде жизненных проблем, во-вторых, в виде познавательного удивления.
Жизненные проблемы — это то, через что большинство людей реально приходят в Работу (см. Постановка психотерапевтической проблемы). Там утверждается, что дискомфорт, даже очень тяжелый, может не быть ни загадкой, ни проблемой, и не будет таковой до тех пор, пока мы не сопоставили его с иным состоянием дел, которое мы обозначаем как, во-первых, желаемое и, во-вторых, хотя бы в принципе достижимое. Тогда, если мы сопоставляем два состояния: дискомфортное, которое имеем, и желательное состояние, — мы как раз и получаем то, что называется намерением, причем оформленное в конкретном жизненном материале. Материал, — напомню, — разделяется для нас на известный, в котором проблема стоит, и на нечто неизвестное — «как оно могло бы быть». Важно понять, что проблемы — это обнаружение чего-то «намереваемого» в чем-то данном, благодаря чему данное перестает быть данным и становится материалом намерения.
Наши проблемы обычно не решаются, потому что мы надеемся, что все будет точно так же, только вот что-то одно изменится. А меняться, конечно, должна какая-то система целиком.
Загадка второго вида — познавательная. Она в нашей культуре еще довольно сильна, но поскольку нас со всех сторон обложили жизненные проблемы, нам часто оказывается не до того. Это то, что, например, древние греки называли удивлением. Они говорили, что наука (в смысле возможности чему-то научиться) начинается с удивления. Чтобы получить ответ, надо иметь вопрос. Неэффективность нашего обыденного образования состоит в том, что оно предлагает обучаемому огромную кучу ответов на вопросы, которые перед ним не стоят. Поэтому ответы приходится заучивать. («Мы ищем вопросы, мы знаем ответы» — С. Чубарьян). А удивление — это формирование вопроса-загадки. Загадка ставит известные вещи в парадоксальные соотношения и тем самым обозначает нечто еще не известное, заставляя в ту сторону двигаться.
Культура содержит, создает и передает для нас массу загадок. Науку (в смысле science) можно понимать как то, чем занимаются (подлинные) исследователи, решая познавательные проблемы. То же самое с философскими проблемами, с развитием искусств и т.д. Есть люди, которые специфически талантливы в определенной области, и проблемы этой области их лично касаются. Я знаю композитора, для которого какие-то сочетания звуков между собой являются реальными жизненными проблемами. Он этим живет, все остальное для него — постольку-поскольку.
Эту вещь не выдумаешь: она либо есть, либо нет. Для большинства же из нас, вход — это жизненная проблема. Так или иначе, это — зазор, щель. То, что казалось известным, вдруг начинает «плыть». Но не вообще плыть, а очень конкретно, в очень конкретном предметном виде. Проблема и удивление всегда конкретны. Шанс — это и есть такая конкретная проблема или конкретное удивление.
Таким образом, тезис в рамках первого постулата должен гласить: В нашей жизни есть гораздо больше возможностей, чем нам поначалу кажется.
Работа начинается с того, чтобы не упускать шанс, культивировать проработку проблем и внимание к удивлению. Но нужно помнить, что проблема создается жизнью (кармой, или предназначением), а удивление всегда спонтанно. Шанс нельзя выдумать, а пытаться его выдумывать — вредно, потому что это прерывает внимание к реальным шансам.
Сюда относится глубокий теуновский афоризм про жизнь: жизнь — это не что-то, это бесконечный хаос возможностей в каждый момент. Если мы будем культивировать это ощущение возможности — проблемы или загадки, — мы можем усмотреть шанс, потом его ухватить и использовать.
Теперь, суммируя сказанное, первый постулат можно сформулировать так: Жизнь предоставляет шансы — практические возможности, осознаваемые как проблемы, и моменты удивления — загадки. Выбор может состоять в том, чтобы не отворачиваться от них, а повернуться к ним лицом.
2. Второй постулат у Теуна: долг воина заключается в разгадке этой тайны, хотя он никогда не должен предаваться надежде на то, что это ему удастся.
Лично я не люблю, когда мне сообщают, в чем заключается мой «долг». Почему мой долг заключается в разгадке каких-то загадок? Чтобы заслужить звание «воина»? Для меня это не работает. Но работает другое, потому что как в проблеме, так и в загадке/удивлении есть мотив, намерение. Коль скоро оно там есть и ровно в той мере, в какой оно там есть, можно по линии напряжения этого намерения пойти.
С моей точки зрения второй постулат состоит из двух вестей.
Благая весть звучит так: есть надежда на решение конкретных загадок и разрешение конкретных проблем, — то есть возможностями реально можно воспользоваться. Для этого мы, в частности, работаем в группах: чтобы смотреть друг на друга, получать реальный опыт того, что возможности используются, что люди меняются, то есть нечто происходит на самом деле. Научные загадки, конкретные научные проблемы разрешаются, жизненные проблемы переводятся в задачи, и качество жизни реально может быть улучшено.
А вторая весть — не то чтобы дурная, но способная обескуражить, состоит в том, что решая проблему, — жизненную или познавательную, — мы способствуем возникновению следующей, — и может показаться, что это никогда не кончится. Так небезызвестная Гидра отращивала по две головы вместо каждой отрубленной.
Хотя тут можно указать на еще одну благую весть: не следует думать, что это будет длиться бесконечно. Утомительная бесконечность относится к движению «вширь», но движение происходит не только «вширь», но и «вверх». А там имеют место качественные скачки, переводящие Работу на другой уровень Бытия (см. Слои психологической Работы).
Мой вариант второго постулата: Есть надежда на решение конкретных загадок и разрешение конкретных проблем, но вслед за этим появляются новые проблемы и новые загадки, хотя этот процесс не продолжается бесконечно, потому что движение вширь сменяется движением вверх, на новый уровень Бытия.
3. Третий постулат, по Теуну: воины сознают окружающую их бесконечную загадку, считают самих себя ее частью и, зная, что их долг заключается в разгадке этой тайны, становятся едиными с ней.
Тут две простых идеи. Одна состоит в том, что самим намерением, то есть состоянием «запроблемленности» или удивления, человек оказывается вовлечен в загадочность. Намерение предполагает намеревающегося. То есть удивление и проблема как личные состояния как раз и делают человека «частью» загадки. Это не чисто внешнее, что-то там — это то, что его непосредственно касается. Если он лично удивился, если он лично чувствует проблему и имеет намерение конкретно улучшить свою жизнь, то он тем самым вовлечен.
Вторая идея — методическое указание третьего постулата, очень важное, которое состоит в том, чтобы изначально не считать «себя» данностью, а рассматривать себя, — то есть некоторую предметность «себя» — как компонент проблемной или загадочной ситуации. В психотерапии это — элементарный исходный постулат, к этому клиента приучают с самого начала.
В психотехнике нас также постоянно приучают к тому, что речь идет, прежде всего, о том, чтобы изменяться. Не только изменять внешнее, но и изменять себя. Мало того, что человек вовлечен в проблему, он еще вовлечен таким образом, что сам является той частью проблемы, которая в первую очередь подлежит переработке. Это то, к чему мы приучаемся с самых первых шагов психотехники, то есть нам объясняют, что это работа над собой.
Здесь есть важный момент, касающийся идеологической дезориентированности современной интеллигенции. Маркс сказал: «Философы до сих пор объясняли мир, меж тем как задача состоит в том, чтобы его переделать». И российская интеллигенция ему поверила. И до сих пор обсуждает, как бы этот внешний мир переделать, «как нам, — например, — обустроить Россию». Да, действительно, это возможно, шансы могут быть использованы, переделка возможна. Но ошибка Маркса состояла в его неэкологичности. Он надеялся переделать внешний мир, — например, социальное устройство, но невозможно переделывать внешнее, не переделывая внутреннее. Как правило «акторы переделки» (перестройки, революции и пр.) по своему личностному уровню оказываются заурядными интриганами, и как только наступает передышка во внешней работе, начинают истреблять друг друга, а заодно и миллионы людей, которые в результате переделки мира оказываются от них зависимыми.
С другой стороны, многие тысячелетия самосовершенствования в эзотерических школах показывают, что на внешнюю жизнь это самосовершенствование, каким-то образом, может не влиять.
Тут очень важно, что нынешняя благая весть состоит в том, что мы живем в эпоху формирования того, что в традиции называется «новым Небом» и «новой Землей» (см. Мир, в котором мы живем). То есть мы живем в эпоху, когда становится возможной Работа одновременно и внешняя, и внутренняя. Если это так, то становится невозможной — то есть недостаточно эффективной — работа только внешняя или только внутренняя. Это знаменует конец старой науки, старой религии, старого искусства, старой политики, старых техник самосовершенствования и требует их синтеза в совершенно новые формы, которые являются Работой по схеме, известной всем великим Учителям ХХ века, а именно: всякое осмысленное дело есть дело одновременно для себя, для других, для Высшего.
Третий постулат — это включенность человека в процессы Космической Весны, равновесие, гармония внешнего и внутреннего в Работе. Таким образом, третий постулат звучит теперь так: Работа — это Работа одновременно для Высшего, для себя и для других. Исключение любого из трех направлений уничтожает смысл Работы.
4. Четвертый постулат Теуна: будучи едиными с этой загадкой, воины приходят к пониманию того, что основой тайны является бесконечная загадочность бытия всего сущего — атома, камня, растения, животного, человека или сверхчеловеческой сущности. Достигнув такого состояния, воин обретает подлинное смирение, так как в этой загадке бытия все равны.
Три верхних угла обобщаются здесь до мира, поскольку именно мир — это то, где все это происходит. Мир загадочен. Если в первом постулате говорить о загадочности мира было бессмысленно и даже опасно, то тут, когда мы прошли этот путь, можно сказать: да, мы живем в мире, который в целом загадочен, только не «вообще», а «в частности», — конкретными моментами своей загадочности.
В каждой конкретной ситуации есть «шансовые» и «нешансовые» ее элементы. «Шансовые» — это те, которые непосредственно и явно должны измениться, которые являются фигурой проблемы, как сказали бы гештальтисты. Элементы ситуации имеют разную степень шансовой нагруженности. От совсем внешне данных, — нужно же на что-то опираться как на данное, — до тех, которые собственно, являются шансом, тем, относительно чего надо понять, что это не так, а как-то еще, или сделать не так, а как-то еще.
Так вот, в четвертом постулате идет речь о том, что все это, при возникновении следующей проблемы или следующего явления, кардинальным образом перемешивается. То, что называется гибкостью воина, или пластичностью, или алертностью, в том и состоит, что как бы интенсивно ни было восприятие мира в рамках данной проблемной ситуации, нужно быть готовым к тому, что относительно другой проблемной ситуации мера «шансовости» разных элементов может быть совершенно другой.
А поскольку ситуации не только сменяют друг друга последовательно, но и сосуществуют параллельно, то мир все время загадочен как бы «целиком». Хотя эту загадочность нужно брать не вообще, а очень конкретно: в отношении каждой данной проблемы, каждого данного гештальта разные элементы проблемны в разной степени и по-разному. В этом смысле мир оказывается тайной, потому что проблемы из каждого его элемента постоянно мерцают, сияют и светятся по-разному.
5. Вся эта система постулатов тесно связана с притчей о том, как Насреддин исполнял свои обязанности ходжи. Он созвал своих прихожан и задал вопрос:
— Знаете ли вы, односельчане, для чего я вас созвал?
Они естественно отвечают:
— Не знаем, Ходжа, скажи!
— А если не знаете, зачем пришли? Пошли вон!
В следующий раз, когда он их созвал, он задал им тот же вопрос. Они, уже наученные горьким опытом, говорят:
— Знаем, Ходжа, знаем!
— А если знаете, зачем пришли?
В третий раз Насреддин опять созвал односельчан, задал тот же вопрос, и они в замешательстве не знали, что говорить, и одни говорили, что знают, другие — что не знают. Тогда Насреддин посмотрел на них и сказал:
— Пусть те, кто знает, расскажут тем, кто не знает.
Третья фаза притчи соответствует тому, что Теун Марез называет составлением карты непознанного. Здесь есть два этапа. Во-первых, известные элементы поставлены в парадоксальные сочетания, причем такие, что не логический, а интуитивный ум понимает, что этим действительно что-то обозначено, но что — пока не известно. В соответствии со вторым постулатом, там есть какой-то выход, и, в соответствии с третьим, лично человека это касается и он может туда пройти. Это первый этап конституирования, очерчивания непознанного, его области и интенции.
Второй этап состоит в том, чтобы с помощью средств известного, познанного расчертить карту поиска. Это, вроде бы, логически невозможная вещь, но в каждом научно-исследовательском институте, да в каждом школьном классе это делается, — неизвестное обозначается некоторыми как бы известными иксами. Почему эта штука работает? Почему это возможно? Потому что системность имеет обратную силу. Попытка обозначить непознанное познанным заведомо неадекватна, но этим создается проблемное поле, причем, как для нового, непознанного, так и для старого, якобы познанного, которое на новом поле само оказывается «недопознанным».
Обозначив неизвестное известным, мы подвергли сомнению само это известное, потому что его область теперь расширилась, и теперь все становится как бы неизвестным, но содержащим известное. И нужно пересматривать известное таким образом, чтобы оно оказалось переобозначенным, а заодно захватило нашу новую проблемную область.
Это и есть составление карты непознанного, когда «те, кто знает, расскажут тем, кто не знает».