Словом «слияние» мы переводим перлзовский термин «confluence» — «течение вместе». Но тому же русскому слову «слияние» соответствует и другое английское слово, «mergence» — слияние как «растворение друг в друге». Один приятель подарил мне замечательное определение любви: «Любовь — это когда она ест варенье, а мне сладко». Когда такое на самом деле происходит — это чудо, действительное «слияние душ». Здесь, конечно же, нет никаких невротических механизмов.
Но такие ситуации встречаются не так уж часто. И, главное, это — как хвост у ослика Иа-Иа: он либо есть, либо его нет. Как в гештальт-молитве: «Если мы встретились — это прекрасно, если нет — этому ничем не поможешь».
Невротический механизм слияния может возникнуть тогда, когда человек считает себя обязанным имитировать совместное протекание спонтанности. Тем самым он лишает себя (или пытается лишить Другого) как своей спонтанности, так и своей произвольности, потому что он свою произвольность отдал на откуп чужой спонтанности и выдает ее за спонтанность, или пытается чужую спонтанность произвольно «подмять» своей.
Если люди «играют в любовь», у них при этом, конечно же, все должно быть вместе. И теперь она ест варенье, а он должен чувствовать, что ему сладко. Ему на самом деле может быть горько-кисло-солено или еще как-нибудь, но он перестает чувствовать что бы то ни было, он запрещает себе чувствовать не то, что он должен чувствовать, чтобы соблюдать договоренность об «игре в любовь». И он делает вид, что ему сладко. Или, если ему кисло, то она, хоть бы и ела варенье, должна переживать то же, что и он, во всяком случае на лице у нее должна быть кислая мина. Люди реально живут по-разному, но невротический механизм слияния заставляет их делать вид, что у них постоянно одна жизнь. Если это не намеренная внешняя политика, то у человека, действительно практикующего слияние, жизни никакой не получается, потому что в собственной жизни он себе отказывает, а чужой жить не может.
Другого при этом человек считает не Другим, а буквально — «своей половиной».
Здесь возможны два случая: эта «половина» может быть как управляющей, так и управляемой, то есть «центр жизни» может предполагаться в себе, а может — в этой самой «половине». Первый случай может выглядеть, например, следующим образом. Сидит человек на работе, и у него возникает мысль: «Хорошо бы вечером пойти в кино». И тут же на перекуре он говорит кому-то: «Мы с женой хотим сегодня вечером пойти в кино». Ему в голову не приходит, что жена может этого не хотеть. Не то чтобы он жену не уважал, но ему просто в голову такое не приходит. Ведь он с ней — одно целое, и как бы само собой разумеется, что «мы с ней» хотим пойти в кино. Это для него по умолчанию очевидно.
А если центр — в Другом, то оказывается, что у человека как бы нет своего мнения, и он постоянно оглядывается на ту же жену, стремясь выяснить, что «мы» думаем, чувствуем, хотим по тому или иному поводу. И этим определяется вся его жизнь. Важно понимать, что «на самом деле» человек при этом многого хочет и на многое смотрит не так, как его жена, но не может, не позволяет себе довести это до своего сознавания (не говоря уже об осознании).
Примеры демонстрируют проявления слияния в отношениях между людьми, но нужно помнить, что речь идет о невротическом механизме, действующем в пределах индивидуальной психики. Слияние как невротический механизм — это не интер-, а интра-психический феномен: это не то, что происходит между людьми, а то, что имеет место в психике данного человека. Это его установка, его состояние.
Другое дело, что у его партнера может быть соответствующий дополнительный невротический механизм. Если, скажем, у одного из партнеров тенденция к слиянию с центром в нем самом, а у другого тенденция к слиянию с центром в другом, то им обоим может быть очень удобно, у них может получиться «здоровая семья». Эта так же, как в берновских играх: в игру играют все, кто в нее играет, все участники подбираются под определенный сценарий, и каждый находит свое место в этом сценарии.
Хотя может быть и такая ситуация, когда человек, который практикует слияние по отношению к партнеру, к тому же еще проецирует свое слияние на него, и полагает, что он-то сам «с трудом это все терпит».
Жил-был великовозрастный сын со своей мамой. Жили они в однокомнатной квартире. Жить им было несколько неудобно, поскольку мама была женщиной еще не старой, и ей хотелось бы пожить своей жизнью. И сын уже большой. Но «зато мы вместе».
Но вот вдруг досталась сыну собственная однокомнатная квартира, то ли по наследству, то ли еще как. Другой бы на следующий день переехал, а этот не едет: он боится, что мама обидится. И вот начинает он из этой общей квартиры переползать. Сначала затевает в новой квартире ремонт. Время от времени уезжает, — но не потому что он «от мамы уехал», бросил маму, — а потому что ремонт надо в квартире делать. Ремонт затягивается, и ему иногда приходится оставаться на ночь. Ездить туда-сюда долго и неудобно. И вот он маме объясняет, что он не то чтобы ушел, а он там ремонт делает. Вот так он полгода выползал.
В конце концов, через полгода, он робко начинает жить в своей квартире. И потом узнает от общих знакомых: он-то боялся, что мама обидится, что он якобы ее бросил, а мама полгода уже злилась и мечтала, когда же он наконец уедет, — ведь своя квартира у человека. Но она тоже не могла ему сказать: «Ехал бы ты к себе», — вдруг он подумает, что она его выгоняет. И обидится.
Вот такая история про слияние.