Ограниченность, узость сознания человека-в-лабиринте (см. Лабиринт жизни) не позволяет ему видеть целое, он в каждый момент имеет дело только с частью лабиринта, которую можно назвать полем. Поле — это та конкретная часть лабиринта, в которой человек может себя обнаружить (когда и если «придет в сознание» — см. Присутствие) или в которой его обнаруживает наблюдатель. Наблюдатель может, с одной стороны, установить связи объектов поля с системой всего лабиринта и, с другой стороны, расширить картину до системы фреймов (см. Фрейм как контекст понимания) человека-в-лабиринте.
Поле может быть описано как состоящее из объектов и людей. Люди в поле представлены двумя типами: один тип — это социальные люди, люди социума (Gesellshaft) (см. Община и социум). Они не слишком отличаются от собственно объектов, и взаимодействие с ними определяется социальными законами и нормами. Другой тип — это «люди, такие же, как я», то есть те, с кем человек-в-лабиринте образует какие-то совместности, сообщества (Gemeinshaft). Сообщества для нас представлены, во-первых, семейными системами, к которым мы так или иначе принадлежим, хотим мы этого или не хотим, сознаем мы это или не сознаем. Во-вторых, это так называемые «свои», — близкие, ближние, друзья, приятели, неформальные коллективы и т.п.
Социум людей атомизирует, т.е. в социуме каждый сам по себе, и отношения между людьми более или менее формальны. Каждый считает-ся, — то есть и «считается»( в одно слово), и считает себя, — отдельным самостоятельным человеком, более или менее ответственным, более или менее самостоятельно определяющим свою жизнь. В пределе это — экзистенциалистское представление, и экзистенциальные обстоятельства, типа пограничных ситуаций, тоже вносят свой вклад во взаимную отделенность людей друг от друга. А с другой стороны, — семейные и дружеские системы постоянно настаивают на каких-то «мы»: «Но мы же с вами все — люди-человеки, мы с вами…», — и это «мы с вами» подвергает сомнению атомизированность, само-стоятельность людей. Тут добавляет свою лепту интроецированная (т.е. непонятая по сути) христианская формула: «возлюби ближнего как самого себя», что в условиях русского менталитета к тому же часто интерпретируется как «возлюби ближнего гораздо больше, чем самого себя». И на столкновении, трудной совместимости этих способов отношения людей друг к другу, на неумении дифференцировать, разделить отдельность и совместность, и возникают невротические механизмы. В частности и в особенности — слияние.
К невротическому механизму слияния ведет не тематизированное, в смысле не ставшее темой, не осознанное, не дифференцированное (см. Дифференциация Я по Боуэну) представление об этом «мы». Когда человек выстраивает так называемую контактную границу, то есть когда он не находится в слиянии, тогда он тем или иным образом отслеживает, определяет и принимает на себя ответственность за свое положение в этом «мы». Когда он этого не делает, то это «мы» начинает им вертеть, как хвост собакой.
Можно сказать, что суть механизма слияния состоит в том, что человек пытается управлять собой и своим поведением исходя из двух разных систем норм и ценностей: собственной системы и чьей-нибудь чужой, откуда-нибудь заимствованной, но принимаемой тоже за свою.
Как мы знаем, Эго в управлении поведением руководится системой норм, описываемой как «нельзя», «нужно» и «можно» (ННМ). Объектом этого управления является произвольное поведение человека, а осуществляется это поведение относительно объектов поля, в котором человек находится. Разделение простое, очевидное: я управляю собой и, управляя собой, я действую с объектами в поле.
Когда в моем поле оказывается Другой (с большой буквы), его нельзя счесть объектом. Если я буду обходиться с ним как с объектом, — это манипуляция. В случае социальных отношений манипуляция нормальна: начальник сказал, подчиненный выполнил. Если он не согласен с тем, что ему поручено или приказано сделать, он может потребовать письменного распоряжения, подписанного начальником, и тогда ему все же придется его выполнять, потому что начальник — это начальник, а исполнитель — это исполнитель, по долгу службы. А вот в случае «человеческого мы» Другой не является ни объектом, ни субъектом. Считая его за личность, то есть за подобного мне автономного человека, я не могу навязывать ему свои нормы ННМ, у него свои нормы. Но я не могу и действовать с ним как с объектом. Единственный выход, как точно указывает Перлз, — это контакт, то есть с Другим мне нужно договориться.
Но здесь есть сложность, потому что договориться — это интерсубъективная ситуация между людьми, а слияние — это интрасубъективный, внутри-психический механизм. Так что контактную границу мне нужно установить в себе, и с уровня этой контактной границы осуществлять взаимодействие. Договориться с Другим не всегда удается: поди маме объясни что-нибудь, а уж тем более ребенку. Так что на место контакта в форме договоренности может встать контакт в форме сталкинга (см. Сталкинг как способ жить с людьми).
То есть относительно слияния как невротического механизма первоначальная задача состоит не в том, чтобы договориться с внешним партнером, а в том, чтобы договориться с собой и решить, где здесь «мы», в рамках которого я следую «нашим» нормам и ценностям, как я себе их представляю, а где здесь «я», и я следую своим собственным нормам и ценностям, которые могут отличаться от «наших» (ср. Слияние в социетальном плане).
Человек, которому удается это дифференцировать, не находится в слиянии. Хотя, как правило, это конфликт — трагический. Чтобы дифференцированно обходиться с навязываемым «мы», человеку приходится попасть в тот слой пирога (см. Слоеный пирог совместности и одиночества), где он непоправимо один, и лишь потом из этого места он может выстраивать следующий слой, где появится какая-то совместность. Но сначала, чтобы выйти из слияния, приходится пройти тот слой, где человек один, и где никому ничего не объяснишь.